Corrected by: Анька Manyachka85@mail.ru Потому что искусство поэзии требует слов, Я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов Второсортной державы, связавшейся с этой. Не желая насиловать собственный мозг, Сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск За вечерней газетой. Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал В этих грустных краях, чей эпиграф -- победа зеркал, При содействии луж порождает эффект изобилья. Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя, Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, -- Это чувство забыл я. В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны Стены тюрем, пальто, туалеты невест -- белизны Новогодней, напитки, секундные стрелки, Голоса домовых, безнадежная власть мелочей. Пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -- Деревянные грелки. Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав, К сожалению, трудно. Красавице платье задрав, Видишь то, что искал, а не новые дивные дивы. И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут, Но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -- Тут конец перспективы. То ли карту Европы украли агенты властей, То ль пятерка шестых остающихся в мире частей Чересчур далека. То ли некая добрая фея Надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу. Сам себе наливаю кагор -- не кричать же слугу -- Да чешу котофея... Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те Времена, неспособные в общей своей слепоте Отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек. Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть. Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть, Чтоб спросить с тебя, Рюрик. Зоркость этих времен -- это зоркость к вещам тупика. Не по древу умом растекаться пристало пока, Но плевком по стене. И не князя будить, а динозавра. Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера. Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора да зеленого лавра.