Играет день в своих лучах Весеннею погожею... И ложь повисла на губах Улыбкой замороженной... А день тянулся леденцом За редкими прохожими. А я играл своим лицом И звал тебя хорошею. И вспоминал вчерашнее -- Что удивляться нечему: Мы встретились на Пятницкой, А дело было к вечеру. А дело было все к тому: Тебе -- остаться гордою, А мне -- искать, в какой жилет Уткнуться пьяной мордою. Я говорил, что верю ей, И плакался натуженно, Пока мы шли ко мне домой... А ночь была простужена... А ночь дышала воробьем, Ладошкой придушенным, И таял месяц за окном -- Оладушек надкушенный. И было все по-прежнему: Тяжелое молчание И холодеющий венец Гражданского венчания. А личико остывшее -- Картинкою тревожною... Ты все смотрела на меня Глазами новорожденной. Глазами затаенными, Распахнутых вниманием, И гулко капала вода Разбитым ожиданием. Она ушла, косыночкой Махнув, как полагается, А мы, шагнув на день вперед, О память спотыкаемся. О память спотыкаемся, Встаем -- и снова падаем... И набиваемся с тоски Под вечер провожатыми. Судьба намокшей рыбкою Везет, кривляясь хвостиком. И сам -- зайчонком в поезде, Исколотый компостером -- Сидишь, моргая глазками, И потираешь ссадины. А рядом -- кушают да пьют, И вкусно пахнет краденым. И, отвернувшись с калачом, Поют халву поэтики, И предъявляют, сволочи, Плацкартные билетики. Эх, раз! Да раз! Еще не один... Каравай, каравай, Не уверен -- не кусай.